Внимайте люди однодневью!
Ходите с полой головой!
Я, задохнувшись спелой хневью,
Всех жних отправлю на пропой.
Поэма грустная моя
Уж не начнется как недога,
Как прошлогодние края,
Как непреложность у порога.
Я, радостно развесив глину,
И, завязав на два узла
Свою откормленную спину,
Начну, пожалуй, но без зла...
Я наспех собрал все ненужные вещи в дорогу,
Я больше не буду плескаться и
сыпать песочек.
Соседи смеются - их кости гремят за стеною.
Их лица по лугу бродили на прошлой неделе.
Ни теща, ни якорь - лишь только собаки под мышкой
Сидят и жуют, но не могут со мною проститься.
Да полно! Давно уж созрела моя колбаса в поддувале.
А я - или памятник, или кобыла на грядке.
Какая-то хмурь закружилась под теплым моим одеялом.
Я, странный коллега, неспешно спускаюсь со шкафа.
И только две девки
пронзительно малого роста
Все пьют да едят, да снуют, да дерутся, да плачут.
Но девки просты. Для меня их причуды, что веник.
Сижу и курю. Не курю, а страдаю проказой.
Леплю докторов из размазанной в сумерках глины.
Да только не в сумерках, а из желудков говяжьих.
В моей темноте все давно уж едины хвостами.
В моей красоте пляшу гнусные
серые зайцы.
В моей пустоте глупый дворник взмахнул инструментом -
Пусть вьюжной весной зеленеет метла у дороги.
Взгляните в окно: как уныло сморкается пастырь!
Зима у ворот, но старуха-весна не сдается.
Все бродит гуськом по холодным пустым кулуарам,
Все носит селедку в кармане и небо в отдушине хмурой.
Стремитесь ко мне, понимайте меня с перепою,
Снимайте меня с фонаря, с чердака и из пушки.
Мне грустно и смрадно, мне хочется и непреложно,
Мне красно и долго. Я мудрый атлет под кадушкой.
Застряло... Понеже придется подпругой
Помахивать радостно в горле и сеять оглобли,
И пуп ковырять благородной суровой подруге,
И мирно сновать под ногами, как слон или повар.
Но где уж подруге пробиться сквозь хмурую пашню!
Густой урожай предвещают засохшие всходы.
Посплю под метлой - это будет моим столкновеньем.
Подруга, уставившись в угол, поведает Басню...
Басня
...Однажды, когда под забором запело круженье,
Смотрел сквозь ресницы на мир удивительный смрадец.
Он хрипло смеялся кривой кочергой неумело,
Он был постоянно, серьезно, игриво и вовсе.
Он всех измерял по походке сурово и ладно,
Он всех изобиловал носом за печкой и в поле.
Никто не умел проскользнуть мимо мудрой кухарки,
Лишь он каждый день получал кренделя по затылку.
Сегодня он так же сидел в нетерпении праздном
И громко жевал недозревшую булку в кармане.
Он был в ноябре недомыт, недострижен и нежен.
На каждом углу, в каждой ступе, у каждого трапа.
И вдруг, на охваченном ужасом склоне,
Так славно спускавшемся к
тихой реке недалече,
Надулось, помчалось и стало суровым и диким,
А он все сидел и смотрел, потому что не понял.
Наутро вернулись с болота искатели клюквы
И глядь - нет на месте родимой
деревни,
Они рассмеялись и долго бродили с похмелья.
Вращали главами, косили глазами и выли.
Внезапно сверкнуло на небе вечернее солнце,
Древа на холме расступились почтенно и тихо,
И вышла из леса прекрасная дева с седой бородою
И молвила слово, печально уставившись в конус.
"Отвертка моя утомилась от долгой дороги,
Мой конь быстроносый сидит и
плюется грибами,
А я хороша - я пригодна, смешна и брезглива,
Останусь и мир обернется для
вас коромыслом"
И все прослезились внезапно от страха и гнева,
А дева уселась на землю под старым забором,
Где часто сидел в недоумье покинутый
смрадец
И долго кидалась камнями в лихом обнаженье.
Почуяв неладное, все посетители ели капусту
И радостно пели, и громко молились солдату,
Чтоб старый кузнец не воскрес по утру на опушке,
А дева варила им щи и стирала треножник.
Веселье в разгаре. Уж кто-то забрался на печку,
А кто-то ворчал под сосной, разбирая будильник.
Смеясь и играя, все сняли рубахи и ноги.
Какая удобная смесь для смывания лака!
А дева заснула и сон ее был
непреложен.
Во сне она ела чеснок, ковыряя обои.
Мы странные леди - мы гнем сапоги пирогами,
Немного вкусны, но свидания недопустимы.
Во мне не узнать ни меня ни
кривого Семена.
Я тихо струюсь и струя моя варит
пельмени.
Я потею в углу и тоска моя краше камзола.
Я несу чепуху, я несчастен, непрошен
и глуп.
Но довольно плевать. Неожиданно выпали зубы,
Разбежались холмы и на тонкой, корявой ноге,
Одноглаз и безрук, как
свирель, как корова, как мыло,
Изумленно гнуся, вышел из лесу старый кузнец.
Нам не выстроить в ряд всех загвоздок и всей недотроги,
Это было не здесь - я хозяин чужой требухи.
Мы невесты туда, мы прекрасные дети оттуда,
Мы сидим и жуем, и уносим, и хмурим спиной.
Все просклизло в носу - злая
дева пошла на рыбалку.
Потаенный жираф заревел, предвещая дугу.
По следам кузнеца шла нагая, костлявая бабка,
А кузнец посмотрел топором и захлюпал веслом по стене.
Невесомая быль оседала на глупые травы,
Незнакомая шнырь откопала в
лесу главаря.
А кузнец покосил и остался доволен и бледен.
Из раскрытого рта полилась молчаливая речь.
"Ваша дева умна - она бросила в озеро палку.
Не спастись от меня ни собаке, ни камнем, ни вошь.
Потревожить меня недостойно и крайне плешиво.
Я синяк под кустом, я пузырь заводного клопа."
Горько плакал кузнец и снимал заскорузлую шапку.
Под незримым узлом величала тугая гроза.
Меж листвой тишина, только костью потрескивал смрадец,
Да душили себя два визгливых сухих старика.
Все прижались к земле, небо пахло носком и тревогой,
Дева грызла сухарь и бранилась вареным яйцом.
И с крючком в волосах, оборвав хитроумные снасти,
Убегала в туман быстроногая рыба-дельфин.
Потрясая брадой и вращая седыми глазами,
Закурив кочергу, и, пуская навозную вонь,
Бессловесную речь начал старый кузнец меж дубами.
И почудилось всем, что история будет страшна...
Все прошлое - мое и хлеб насущный.
Все злое и надутое, как руки.
Расторгнем же теперь свою невнятность!
Я вам поведаю историю чужую.
Не к ужину, не к завтраку - сегодня
Я молча шел по берегу лесному
И пел хмельную песню незадолго,
И наслаждался пуще идиота.
Друзья мои ходили поперечно,
Как будто наугад, но неповадно.
Я их бранил не зло, но недовольно
И руки складывал, и был весьма хорош.
Но чу - смеркнулось на небе
негожем.
Я испустил прощальную избу
И навсегда остался обезглавлен,
При этом думая все также,
только влево.
История моя не утомит вас снегом.
Она смурна
лишь только напоказ.
Ее начало мною превзойдено,
Ее конец проникнут сам собой.
Но продолжаю. Сумерки все кваше.
Одна нога увязла непомерно,
Другая помогала понемногу,
Пока не начала потеть зеленым мхом.
А я - кузнец. Мне спать - что веселиться,
Мне в реку прыгнуть - что валять козла.
Без головы не любо, но возможно,
А без ноги уж точно как вокзал.
Любовь моя не прячет многоножья,
А Существо сидит и пучит глаз,
Рассказывает нескончаемые сказки,
Наполовину здесь, а на полтинник - там.
Я слушаю и предаюсь печали.
Я весь исполнен, я наверняка.
Я сплю и вижу, ты не спишь и слышишь.
Твое Трегубие, мое -
спиральный "А".
Я весь - скандал, я недоздесь
и свешен,
А Существо смущается недолго
И снова обращает на себя.
На этот раз я сумрачен и репа.
Я шел все дальше, небеса коряча,
Я нес себя на ваш неправый суд.
Как стулья, как бумага, как внезапно,
Как под кустом, как лошадиный хрящ.
Я знаю - вы меня предвосхитили.
Пророки! Вам во вторник снились спины.
Меня не сложно привести с утра в порядок,
Лишь только двери и немного уши.
Но, прежде, чем явиться к вам
в унынье,
Со мной престранная произошла колбаска -
Как будто и не здесь, но притомившись,
Я сел под деревом и был весьма приметен.
И вдруг, как штырь, из-за угла березы,
Крича и вытворяя что-то сбоку,
Прекрасное и радостно-простое
Явилось Существо, неся в охапке Песню...
Весной утомлена трава, как конквистадор под забором.
Я плющу неземную вонь, я
задыхаюсь медным хором,
Я ползаю под потолком унылым заводным прибором,
Коль будет песня коротка, я не поддамся уговорам.
Postludia
Ненаглядный кавалер
Так напыщенно катался
Так правдиво раздувался жар
Его горящих склер.
Он не слушал чепухи,
Не внимал седым старухам,
Не вкушал моей ухи,
Не гремел трубой над ухом.
Я, его завидя тень,
Помочился спозаранку,
Туго повязав ремень,
Выбегаю на полянку.
Здравствуй, хмурая гульба,
Недоеденная рыба,
Неизбежная борьба.
И за все - врагам спасибо!
Сохрани нас и спаси,
Глубь не выкопанной ямы,
Принеси и унеси
Чепуху усопшей дамы.
Мы не встретимся -печаль не
заглушишь граммофоном...